Подвиг Клавдии Назаровой, Филипповой Людмилы, Козловского Александра, Ивановой Анны, Серебрянникова Олега, Судакова Льва и Корныльева Павла известен всей России. Эти люди в свои юношеские годы буквально с первых дней фашистской немецкой оккупации города Острова стали активно и действенно включаться в суровую борьбу за полное освобождение своего родного края.
Клавдия Ивановна Назарова стала не только организатором, но и руководителем комсомольской подпольной организации во временно оккупированном фашистами городе Острове. Эта смелая женщина родилась в октябре-месяце 1920 года в Острове, в семье простого крестьянина. Клавдия окончила десять классов, а также первый курс института физической культуры в городе Ленинграде. Затем работала в средней школе №5 на должности старшей пионервожатой, а за время оккупации города Острова фашистскими захватчиками – работником в швейной мастерской.
Клавдия Назарова стала участницей Великой Отечественной войны с самого ее начала, то есть с 1941 года. Она организовала и руководила комсомольской подпольной организацией, создание которой пришлось на 1941 год. Патриоты Советского Союза распространяли многочисленные листовки, в которых призывали горожан Острова оказывать полное сопротивление оккупантам, а также собирали боеприпасы и оружие. Юные советские подпольщики оказали помощь в спасении более пятидесяти раненых военнопленных и передавали в партизанский отдел наиболее ценное оружие, а также разведывательные данные.
Молодые подпольщики смогли установить связь с многочисленными партизанами, собирали, обрабатывали и передавали самые ценные и значимые сведения о местоположении противника. Отряд Клавдии Назаровой вывел электростанцию из строя, сжег здание, в котором располагался полицейский отдел врага. На том месте, где был осуществлен расстрел, сейчас находится мемориальная доска.
Осенью в ноябре-месяце Назарова Клавдия Ивановна была арестована фашистскими захватчиками. 12 декабря 1942 года состоялась казнь героини гитлеровскими палачами в самом центре города – на центральной площади Острова. Начиная с 7 ноября и до дня казни, немецкие фашисты держали девушку в застенке, после чего поняли, что никакими пытками из нее не добиться ни слова, приняли решение казнить публично, прямо на базарной площади, для того, чтобы преподать урок всем жителям города. На протяжении трех суток немцы не разрешали снимать труп девушки с виселицы, но вскоре приняли решение о ее захоронении, рассчитывая выследить участников организации. Похороны Назаровой Клавдии состоялись в ее родном городе.
Президиум Верховного Совета СССР издал указ от 20 августа 1945 года, в соответствии с которым за образцовое и надлежащее выполнение всех боевых заданий командования в тылу фашистских войск, а также проявленные в ходе операций мужество и геройство Клавдии Ивановне Назаровой посмертно присвоить почетное звание героя Советского Союза. Также Клавдия Назарова удостоилась награды в виде ордена Ленина.
19 мая 1963 года в городе Острове был установлен знаменитый памятник советской героине под руководством архитектора В.А. Бубновского и скульптора Н.А. Страхова.
Клавдия Ивановна Назарова родилась 1 октября 1920 года в городе Остров в крестьянской семье. Русская.
Окончила 10 классов средней школы и 1-й курс Государственного ордена Ленина института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта. До войны она работала старшей пионервожатой в школе.
С началом Великой Отечественной войны и захватом города Остров оккупантами Клавдия Назарова стала работать в швейной мастерской. Из оставшихся в городе комсомольцев организовала подпольную организацию, в задачи которой входили организация сопротивления оккупантам, распространение сводок Совинформбюро и разведка. Сведения о действиях оккупантов передавались в партизанский отряд, и партизаны наносили точные удары по оккупантам.
Кроме того, подпольщики под руководством Клавдии Назаровой помогали военнопленным бежать из лагеря и добираться до партизан. Было спасено более 50 человек. Оккупанты догадывались о существовании подполья, но долго не могли выйти на след организации. Только по доносу предателя они сумели выйти на Клавдию Назарову, и 7 ноября 1942 года она была арестована. Больше месяца её подвергали тяжелейшим пыткам, но она не выдала никого из своих товарищей. 12 декабря 1942 года оккупанты публично казнили её на площади города Остров. Три дня тело девушки провисело на виселице и только потом было разрешено похоронить её.
Награды
- Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 августа 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования в тылу немецко-фашистских войск и проявленные при этом геройство и мужество Назаровой Клавдии Ивановне посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
- Награждена орденом Ленина.
Память
- В городе Остров Клавдии Назаровой установлен памятник.
- В школе № 17 города Мончегорска Мурманской области собран материал о жизни Клавдии Назаровой и её подвиге.
- Именем Героини названы:
- улицы в городах
- Остров,
- улицы в городах
Клаву Назарову
гитлеровцы арестовали 7 ноября 1942 года. Ей было тогда двадцать четыре
года. Через месяц фашистская петля оборвала жизнь
девушки.
Сегодня Клава, изваянная в камне, как
живая, смотрит на нас, на родной город Остров. Она не умрет никогда, потому
что не умирает человек, совершивший подвиг.
В этом
очерке рассказывается о действительных событиях - не обо всех, конечно.
Названы подлинные имена товарищей Клавы Назаровой по подпольной
борьбе. До войны все они были близкими друзьями, а Клава, старшая
пионервожатая школы имени Ленина, считалась признанным авторитетом
среди молодежи. К ней потянулись те, кто остался в тяжелые дни оккупации.
Клава создала подпольную группу...
Первые
листовки появились в Острове в августе 1941 года. Кто-то наклеивал их поверх
немецких приказов. Сделано было не без юмора. Вначале, сверху, люди читали
отпечатанное жирным типографским
шрифтом:
"К населению города Острова и уезда.
Обращение германского командования" или: "Приказ. Обязателен для всех
русских". Но ниже этого был наклеен другой лист, где крупным почерком, от
руки, было написано: "Смерть немецким оккупантам!" И далее следовало
правдивое сообщение о положении на фронтах, рассказывалось о зверствах и
грабежах гитлеровцев, об обманных заверениях оккупационных
властей.
Немецкие солдаты, чертыхаясь,
соскабливали листовки, отгоняли любопытствующих. Листовки снова
появлялись, виновные не находились.
Остров стал в
силу сложившейся обстановки на фронте важнейшим коммуникационным
пунктом 18-й армии группы "Север". Здесь скрещивалось множество дорог из
Прибалтики и юга на пути к Ленинграду. Здесь разместились штабные
организации и разведорганы. Отсюда осуществлялось руководство дорожным
строительством, ремонтом и охраной. Через Остров проходило большое
количество войск и военных грузов. Здесь должен быть идеальный порядок и
спокойствие!
Порядка не было. И спокойствия тоже.
На стол фельдкоменданта легли доклады о первых диверсиях в городе. Они
еще очень скромные, эти диверсии: замечена порча электрооборудования на
электростанции; несколько раз выходили из строя механизмы; нарушалась
подача света и связь даже в военном городке. Но плохо, что опять не нашли
виновных. Очень плохо! Если не пресечь вовремя, надо ждать крупных
неприятностей.
Скоро произошел грандиозный
скандал. Островское начальство было смещено и заменено другими, более
решительными руководителями. В одном из штабов исчез архиважный и
секретный документ: план размещения и движения ряда частей и военных
объектов; вместе с описанием пропала и карта, где всё было обозначено.
Гестапо так и не узнало, что план был выкраден и доставлен по назначению
разведчицей Ниной Бережито, а ей в этом помогал Лева
Судаков.
По совету Клавы Назаровой все
подпольщики устроились на работу. Мила Филиппова - в столовую. Отсюда
она без труда проникала в военно-хозяйственные части, присматривала
источники для получения полезных сведений. Олег Серебренников поступил
дежурным электриком на электростанцию; он был одним из первых среди
подпольщиков, кто начал диверсии. Лева Судаков стал электромонтером в
военном городке. На работу и обратно он всегда ходил через
железнодорожную станцию, а вечером сообщал Клаве собранные им лично и
через привлеченных ребят сведения о движении и характере вражеских
эшелонов.
Сама Клава Назарова устроилась ученицей
в частную мастерскую портнихи Семеновой. Маленькая портновская мастерская стала местом встреч молодых подпольщиков; были и другие
места.
Клаве приходилось трудно. Ребята стремились
на какое-то большое, заметное дело, но она использовала весь свой авторитет,
чтобы запретить самовольные действия. Надо было приобрести навыки
подпольной работы, привлечь новых людей из числа молодежи. Надо было,
несмотря на трудности и опасность, хоть изредка, но поддерживать связь с
партизанами. К счастью, среди подпольщиков появился и сразу за-
рекомендовал себя Саша Козловский из пригородной деревни Ногино. Первый
же его поход к партизанам обнаружил в нем незаменимого ходока. Встречаясь
с немецкими патрулями, Саша ловко и уверенно избегал опасностей. Он умел
произвести самое безобидное впечатление. Ему было легче уходить, потому
что жил не в городе.
После скандальной истории в
военном городке всех работавших там русских выгнали. Леву Судакова тоже.
Клава посоветовала ему устроиться киномехаником в Дом культуры. Лева
поморщился.
- Хороши мы, нечего
сказать!
- А ты не спеши. Разве не видел афиши по
всему городу? Скоро привезут много немецких кинокартин, будут
расхваливать ихний рейх. Хочешь считаться настоящим подпольщиком -
сорви это дело, но чтоб сам уцелел и нас не
подвел!
Через две недели в киноскладе Дома
культуры случился пожар. Сгорела целая партия новых фильмов, которые так
и не были показаны. Лева Судаков активнее других участвовал в тушении
пожара. Даже его осеннее пальто прогорело так основательно, что ходить в
нем больше не пришлось. Зато на допросе Леву держали меньше всех. Пожар
потушить не удалось. Клава и другие ребята поздравили Леву Судакова с
успехом.
25 октября 1941 года Олегу
Серебренникову исполнилось восемнадцать лет. В день рождения у него
собрались Клава Назарова, Мила Филиппова, Саша Митрофанов, Лева
Судаков. Анастасия Ивановна, мать Олега, принесла в комнату сына скромное
угощение: картошку и гороховые блины. Когда мать вышла, Клава сказала:
"Мы уже поздравили нашего товарища с восемнадцатилетием, но сегодня -
важный день для всех нас. Нужно решить, как мы справимся с заданием".
Саша спросил:
- Что-нибудь новенькое?
Олег сказал:
- Да, пора
бы! Клава ответила:
- Верно. Но вы опять
недооцениваете будничной работы. А знаете, сколько все мы вместе собрали
уже оружия, гранат и патронов! Коля Михайлов и Костя Дмитриев дважды
заполняли вырытые в горе за Рядобжей тайники, потом передавали все в лес, а
сейчас в тайниках опять полно. А то, что про листовки говорит весь город и
Саша умудряется клеить их даже в учреждениях,- это разве шуточки! А когда
Мила приносит мне такие данные, что партизаны потом руками разводят от
удивления,- как это назвать: новенькое или старенькое? Спросите Сашу
Козловского, как там, в лесу, расценивают все это, и тогда именинник наш и
диверсант не станет говорить "пора бы".
Клава
разгорячилась, поймала себя на этом, успокои-
лась:
- Но я понимаю, ребята, что хочется насолить
фашистам покрепче. И все равно: дисциплина - самое главное. А сегодня я
могу вас порадовать: надо сжечь нашу школу!
-
Нашу?
- Но ведь в ней целая вражеская часть
разместилась!
- Вот
именно.
Лева Судаков, который уже имел опыт
поджога, сказал с нескрываемым
удовлетворением:
- Какой огонек будет в самом
центре города! Только вот школу жалко.
Школа
загорелась ночью. Пожар не утихал до самого утра. Виновных опять не
нашли.
Наступила зима. В феврале 1942 года
отчаянно-смелую диверсию совершил Костя Дмитриев из Рядобжи. Это едва
не стоило ему жизни, и, возможно, не только ему одному. Костю назначили
ездовым в обоз, который вез из Острова в Опочку ящики с артиллерийскими
снарядами. Обоз был снаряжен потому, что снежные заносы нарушили
движение машин по шоссе. Костя и раньше отличался храбростью,
находчивостью, которая обнаружилась и на этот раз. Солдаты, охранявшие
обоз, постепенно перебрались на первые подводы. День был хмурый и темный,
из-за поземки плохо видно даже в нескольких шагах. Возчиков немного -
нсего пятеро на двадцать саней, один от другого далеко, укутались в тулупы,
дремлют: путь дальний - целых семьдесят верст. Коля - на самых последних
санях. Взломать ящик со снарядами - дело одной минуты. Медленно ползет
обоз. Снаряды один за другим летят в снег, тонут в сугробах. Закрыт пустой
ящик, Коля принимается за следующий. Он переходит на другие сани, потом
на третьи, четвертые, пятые. Так он сбросил более трехсот снарядов. К
счастью, в Опочке возчиков отпустили раньше, чем все обнаружи-
лось.
Ранней весной Клава сообщила своим друзьям,
что по их данным ликвидирован кабель, соединявший Островский военный
городок с крупной немецкой радиостанцией на Гороховом озере, а затем
взорвана и сама станция. Подпольщики все глубже проникались сознанием
важного значения их разведывательно-агентурной работы, усиливали ее. Были
собраны и отправлены точные сведения о вновь созданной возле
железнодорожной станции огромной перевалочной базе горючего. 1 мая средь
бела дня откуда-то появились краснозвездные советские машины. Над базой
взметнулось пламя, загрохотали взрывы. Это был первый со дня оккупации
удар советских самолетов по военным объектам Острова. Назавтра в городе
были расклеены новые листовки: "Скоро придет Красная Армия!" В листовках
подробно рассказывалось про последствия авиационного
налета.
Саша Козловский принес из партизанского
леса новые вести. Когда Клава их расшифровала, немедленно созвала всех
подпольщиков.
- Слушайте внимательно! То, что
немцы произвели две отправки молодежи в Германию,- лишь цветочки. На
днях начнется массовый угон. Анастасия Ивановна Серебренникова всех не
спасет. Она выдала справки о непригодности Саше Митрофанову, Саше
Козловскому и многим другим. Но ни один врач, даже она, не может
забраковать всех, особенно если будет много. Есть только такой выход:
организовать побеги тех, кого не успеем переправить к партизанам заранее.
Скорей всего, что не успеем. Облавы начнутся со дня на
день.
- И как же это надо делать? - спросила
Нюра Иванова.
- Ребята! Мы должны направить
двух человек для работы в полицию! Это очень, очень
нужно.
Клава увидела, что ее слова оттолкнули и
словно ударили ее товарищей. Наступила тягостная пауза. Такого задания
никто не ожидал. Но Клава должна была продолжать:
Во второй половине июля Саша
Козловский ушел из полиции, заявив, что у него болен отец и домашнее
хозяйство вести в деревне некому. Но уже через несколько дней Саша ушел в
рейд, из которого попал к партизанам, раненный в обе руки. Рейд был
демонстративный, проводился разведкой партизан. У партизан в этом районе
еще не было достаточно военной силы, чтобы уничтожить сами гарнизоны (это
произойдет в 1943 году), и рейд должен был просто ободрить население.
Участников рейда было всего несколько человек, но шуму наделали много.
Несколько раз попадали они в засады, в окружение. Саша был ранен в обе
руки, но задание выполнил и пришел вместе с остальными к партизанам.
- И как же это надо делать? -
спросила Нюра Иванова,
- Ребята! Мы должны
направить двух человек для работы в полицию! Это очень, очень
нужно.
Клава увидела, что ее слова оттолкнули и
словно ударили ее товарищей. Наступила тягостная пауза. Такого задания
никто не ожидал. Но Клава должна была продол-
жать:
- Этим двоим придется работать в
Симанском пересыльном лагере, куда будут сгонять молодежь перед отправкой на станцию. Военнопленных из лагеря уже увезли. Один из наших должен
работать при документации. Другой в охране. Что делать - скажу. Забота о
бежавших на мне. Олег и Саша Митрофанов, а также Коля, Костя будут мне
помогать.
Лева Судаков и Саша Козловский
переглянулись: неужели им идти в полицию? Клава
продолжала:
- Знаю, что добровольцев не будет. В
полицию пойдут Нюра Иванова и Саша
Козловский.
В Острове наступили страшные дни.
Облавы проводились в самое неожиданное время. За колючую проволоку
Симанского лагеря, который расположен почти напротив центра города,
только на другом берегу реки, каждый день доставляют десятки юношей и
девушек. Вскоре на станцию подали транспорт с пустыми товарными
вагонами. Завтра отправка. В сотнях домов не спят люди. Плачут, собирают
детям в дорогу, что возможно, в надежде увидеться и передать на вокзале.
Этой же ночью охрана Симанского лагеря затевает пьянку по случаю отправки
арестованных. Самогону больше чем достаточно: Саша Козловский об этом
позаботился. Тем временем Нюра уничтожает все списки. Саша открывает
проволочное заграждение. Утром обнаруживается, что лагерь пуст. Сашу
вместе с другими спящими пьяным сном полицаями вызывают на допрос.
Особенно достается старшим по званию. Козловский - рядовой. Нюру ночью
никто не видел, считается, что ее в лагере не
было.
Нюру пришлось все же направить работать
теперь в другое место: в село Гораи - в управление шоссейных дорог. Здесь
она постоянно узнает, на какую дорогу и сколько направляется рабочих; какие
мосты и когда собираются немцы ремонтировать или построить; как
организована охрана дорожных объектов; ведет наблюдение за движением по
Киевскому шоссе. Вместе с другими данными, которые добывали Мила, Клава,
Саша, сведения Нюры Ивановой сыграли важную роль в боевой работе
партизан. Например, был захвачен в плен гитлеровский генерал. Время его
следования через контрольные объекты на шоссе и состав охраны
своевременно установила Нюра Иванова. Позднее в Гораях стало опасно.
Нюра перешла в полевую жандармерию, в казарму № 24. Подпольщики давно
метили туда, чтобы иметь достоверные сведения о мерах, подготавливаемых
против партизан.
Во второй половине июля Саша
Козловский ушел из полиции, заявив, что у него болен отец и домашнее
хозяйство вести в деревне некому. Но уже через несколько дней Саша ушел в
рейд, из которого попал к партизанам, раненный в обе руки. Рейд был
демонстративный, проводился разведкой партизан. У партизан в этом районе
еще не было достаточно военной силы, чтобы уничтожить сами гарнизоны (это
произойдет в 1943 году), и рейд должен был просто ободрить население.
Участников рейда было всего несколько человек, но шуму наделали много.
Несколько раз попадали они в засады, в окружение. Саша был ранен в обе
руки, но задание выполнил и пришел вместе с остальными к пар-
тизанам.
А у подпольщиков зрели новые мысли.
Когда наконец вернулся в Остров Саша Козловский, Клава вновь созвала
всех.
На этот раз собрались на квартире у Назаровых,
в угловом доме на улице Урицкого, на втором этаже. Дом стоял на самом
берегу реки Великой. Из окна хорошо видна противоположная сторона реки,
остатки Симанского монастыря. За каменной оградой и около нее гитлеровцы
устроили пересыльный лагерь, обнесенный колючей проволокой. Сюда же
сгоняли молодежь перед отправкой в
Германию.
...Клава смотрела на своих друзей,
которые, казалось, так недавно сменили алый галстук пионера на
комсомольский билет, казалось, еще вчера были шумными, неуемными, радостными. Как все изменилось! И какие они все
молодцы!
За стеной послышалась музыка: патефон
наигрывал бесшабашную немецкую мелодию. Ребята улыбнулись. Клава им
подмигнула. Шутка ли! Сам господин фельдкомендант изволит забавляться.
Он занимает половину дома на втором этаже. В нижнем - охрана. У
господина полковника отдельный вход, но одна из его комнат - гостиная -
расположена как раз за стеной квартиры
Назаровых.
-
Начнем!
Клава по привычке встала. Остальные
придвинулись к столу. За стеной патефон продолжал беззаботную немецкую
мелодию. В вечерних сумерках за окном все еще хорошо были видны
сторожевые вышки и проволочные заграждения Симанского
лагеря.
Клава еще раз внимательно всех
оглядела.
- Ребята, мы давно мечтаем о чем-то
особенном. Правда ведь? Разные были предложения, но есть такая мысль: написать письмо Красной Армии. Чтобы узнали про нас, про нашу борьбу.
Каждый подпишется под письмом. Это будет как присяга, как клятва. Мы
должны и можем ее дать. Мы все уже доказали это, хотя сделали только
первые шаги. Мы расскажем в письме всю правду, чтобы Красная Армия
знала: мы ждем ее, мы ей помогаем.
Саша
Козловский не утерпел, перебил:
- Здорово! Но вот
только почта в ту сторону вроде бы не ходит.
Клава
ответила:
- Пошлем своего
почтальона.
Все молчали, но как выразительно было
это молчание!
- Я вижу, все согласны. Но пусть все
же каждый скажет за себя.
И каждый
сказал.
- А сейчас Лева Судаков прочтет текст. Я
поручила ему написать проект.
Когда письмо было
обсуждено и подписано, Клава приступила к вопросу, который больше всего
волновал сейчас подпольщиков.
- Итак, кого
пошлем через линию фронта? Олег Серебренников
сказал:
- Каждый из нас хотел бы. Думаю, что
каждый. Но надо послать того, кто лучше справится с этим
делом.
Мила Филиппова посмотрела на
Клаву:
- Олег прав. Скажи сама, что
думаешь.
- Хорошо. Скажу, что думаю я. Послать
надо Сашу Козловского.
После обсуждения решили
также, что Саша пойдет не один. С ним отправится Ева Хайкина, дочь врача,
которую надо спасти от преследований гитлеровцев. Она девушка смышленая
и поможет Саше в пути. Некоторое сомнение вызвало предложение отправить
с Козловским Воронова и Овчинникова, бежавших из фашистского плена.
Контакт с ними установился недавно. Они просили, чтобы кто-нибудь помог
им выбраться подальше за пределы Острова. Поскольку речь шла не о том,
чтобы вводить новых людей в состав организации, согласились включить их в
группу Козловского.
Учитывая, что группа не
маленькая, предложили нагрузить ее основательнее: дать чистые бланки
немецких паспортов и других документов (их достала Мила Филиппова), подборку характерных местных немецких газет, довольно много русских писем из
фашистской неволи (немцы не передавали по адресу эти письма, пришедшие
на родину из Германии, а держали у себя; Мила их раздобыла). Все это вместе
с письмом подпольщиков Саша Козловский должен был доставить через
фронт.
Пора было расходиться, а то вот-вот начнется
комендантский час. Патефон за стеной умолк. Сегодня фельдкомендант лег
спать необычно рано.
- Саша, ни пуха ни
пера!
- Если будешь освобождать Остров, разыщи
нас!
- До свидания, ребята. Я про всех вас
расскажу, про нашу организацию, про Клаву - нашу вожатую и командира,
расскажу обо всем!
- Счастливо,
Саша!
Они вышли на улицу. Вечер был поздний, но
теплый. Стемнело. Солдаты возле дома охраняли покойный сон господина
полковника. На том берегу лучи прожекторов метались по лагерю, выхватывая
из тьмы зловещую сетку колючей проволоки.
Через
несколько дней Саша с группой был готов в путь. Перед их уходом Клава
Назарова побывала в доме Козловских в деревне Ногино. Сама проверила
снаряжение, подбодрила Еву. Дала последнее напутствие Воронову и Овчинникову. Из Рядобжи пришли попрощаться с Сашей Нюра Иванова, Коля
Михайлов, Костя Дмитриев - все четверо с детства были неразлучными
друзьями. Родители Козловского - Николай Семенович и Надежда
Дмитриевна - тоже хлопотали, помогали собираться в дорогу, старались
получше накормить. Это было во второй половине
сентября.
Несчастье случилось совсем близко от
линии фронта, под Демянском. Однажды на исходе ночи в маленьком лесочке
натолкнулись на вражеский отряд, который принял группу за партизанскую
разведку и решил захватить всех четверых живыми. Уходить было некуда.
Саша крикнул:
- Стреляем до
последнего!
Но у них было только легкое оружие и
гранаты.
Ева Хайкина несла с собой то, о чем не знал
никто,- яд. Она приняла его раньше, чем подбежали
враги.
Кончились патроны у Саши Козловского. Он
надорвал подкладку, достал заветное письмо с подписями подпольщиков и,
порвав его на мелкие кусочки, опустил обрывки в нагрудный карман. Враги
приближались. Саша отцепил обе гранаты, прижал их левой рукой к груди.
Аккуратно вынул предохранительную чеку - вначале одну, потом вторую. Он
ждал. В рассветных сумерках он хорошо видел, как враги, осмелев, бросились
к нему сразу с нескольких сторон. Грохнул взрыв. Саши Козловского не
стало.
Воронов и Овчинников сдались в плен. Их
долго допрашивали на месте. Потом привезли в Остров и опять допрашивали.
Потом начались аресты. Немцы взяли только
тех, кого Воронов и Овчинников видели в доме Козловских в сентябре, уходя
вместе с Сашей. Арестовали его родителей, а также Нюру, Колю, Костю, Клаву
Назарову. Намного позже привезли в тюрьму Евдокию Федоровну, мать
Клавы.
Удар по подполью был нанесен страшный.
Уцелело менее половины основного ядра организации. Мила Филиппова, Лева
Судаков, Олег Серебренников, Саша Митрофанов думали над тем, как помочь
Клаве и всем попавшим в беду. Но придумать ничего не могли. Тюрьма
неприступна.
Мать Клавы через две недели
выпустили. Ребята подкараулили ее на улице, забросали вопросами. Она
плакала. Решили, как это ни опасно, но Евдокию Федоровну навещать.
Томительно тянулись дни и ночи.
Пришла зима.
Евдокия Федоровна носила в тюрьму передачи. Один раз Евдокии Федоровне
разрешили увидеться с дочерью. Когда Клаву ввели, на нее страшно было
смотреть. Мать вскрикнула и заплакала навзрыд. Клава сказала спокойно:
- Не плачь, мамочка. Спасибо тебе за
передачи. Когда придешь еще, принеси мне
зеркальце.
Клаву увели. Свидание было менее
минуты. Евдокия Федоровна не успела произнести ни
слова.
12 декабря 1942 года на городской площади в
Острове застучали топоры, и вслед за тем появилась виселица. День был
базарный, но народу немного. Немцы разъехались на машинах по ближайшим
улицам, стали сгонять людей на площадь. Скоро нагнали большую толпу. Что
будет - не объявили. Жители Острова с тревогой смотрели на виселицу.
Площадь была оцеплена солдатами.
Подъехала
крытая машина. Вышла Клава. Ее узнали не сразу. За Клавой показалась Нюра
Иванова из Рядобжи. Их подвели к виселице. Офицер подал знак, и солдаты
подтолкнули Клаву Назарову, накинули на шею петлю. Теперь она была
хорошо видна всей площади. Руки связаны сзади. Клава в легком сером
пальтишке, без шарфа и шапки, на ногах галоши. Но она холода не
чувствовала.
Клава Назарова смотрела на город, на
площадь, запруженную притихшими людьми - родными островичами, на
цепные мосты через Великую, откуда должна прийти и придет
освободительница - армия, на то место, где вместе с матерью, а потом с
пионерами отдавала дань памяти погибшим за власть
Советов.
Солдаты надели ей петлю. Один из палачей
нацелился фотоаппаратом. Клава поняла: все! Но она не могла умереть так вот,
молча. Она вся напряглась и громко, так что сама удивилась своему голосу
среди гробовой тишины, крикнула людям на
площади:
- Про-щай-те! Все равно победим! Мы!
Наши приду... Захлебнулось, погасло последнее слово. Галоши медленно,
словно нехотя, съехали с ног, упали на снег. Площадь заволновалась.
Женщины заплакали. Надели петлю на Нюру
Иванову...
Коля Михайлов и Костя Дмитриев,
связанные, не отрываясь, смотрели на казнь. Сейчас их черед. Или, может
быть, прежде будут вешать мать и отца Саши Козловского? Но что это?
Солдаты расталкивают толпу, образуя проход в сторону мостов. Немцы делают
перестроение. Неужели смерть пройдет мимо?
От
виселицы через площадь и через мосты двинулась процессия. Впереди шли
палачи, одетые в белое: один нес лестницу, другой - самый первый -
большую веревочную петлю. Господин фельдкомендант лично продумывал
детали оформления этого устрашающего спектакля. За палачами - пешая
охрана, далее сани со второй группой конвоя, а сзади везут по одному
привязанных к дровням Костю Дмитриева, Колю Михайлова, Николая
Семеновича Козловского, его жену Надежду Дмитриевну. Их замыкает строй
охраны. По дороге расставлены патрули. Процессия перешла мосты и свернула
влево.
Коля и Костя глядели на знакомые с детства
места. Дорога домой. Сколько по ней хожено-перехожено! Медленно проехали
мимо Симанского лагеря, через деревню Глушни и поле. Вот и Ногино. Дровни
остановились. Немцы схватили Надежду Дмитриевну и потащили к амбару. На
балке, которая торчала из-под кровли, уже заготовлено две петли. Бедная
женщина, истерзанная на допросах, была без сознания, когда все это
происходило, когда затягивалась на ее шее веревка. Дошла очередь до Николая
Семеновича Козловского. Он, связанный, сумел напоследок изловчиться и
ударить ногой немца, потом другого. На Козловского навалилось сразу
несколько, и он тоже повис рядом с женой. Коля и Костя, не дрогнув, смотрели
на казнь. Теперь они поняли: смерть не пройдет мимо них. Процессия
двинулась дальше.
Переехали еще поле. Коля и Костя
смотрели вперед. Вот и Рядобжа, родная деревня. Процессия свернула к
конюшне. И сюда согнали народ. Что ж, пусть все видят! Юноши сошли с
дровней.
- Прощай,
друг!
- Прощай!
К телам
комсомольцев фашисты прикрепили по доске с надписью: "За содействие
шайке бандитов и шпионаж".
...На могиле Назаровой
дали клятву оставшиеся в живых островские комсомольцы-подпольщики:
"Жить и бороться, как Клава. Если умереть - как Клава. И
мстить".
Через несколько дней в кабинет
фельдкоменданта вошел офицер гестапо.
- Что это?
- гестаповец швырнул на стол несколько помятых
листов.
Полковник Зассе посмотрел на
них.
- Что это? - с недоумением повторил
он.
- Это партизаны, которых вы уничтожили!
Если верить вам, полковник, то все это делают
мертвецы.
Зассе разгладил бумажки, придвинул
настольную лампу и прочел: "Мы будем мстить!" - было написано на одной.
Вторая начиналась словами: "В последний час. Разгром немецко-фашистских
войск под Сталинградом..."
В эти трудные для
подпольщиков дни организатором новых боевых дел стала Мила Филиппова.
Скоро установилась регулярная связь с разведкой 3-й Ленинградской партизанской бригады. Подпольщики развернули исключительно активную
работу по сбору разведданных. Многие задумки Клавы Назаровой были
осуществлены только сейчас. Организация росла, множились ее дела.
Разведотдел партизанской бригады поддерживал подпольщиков деньгами,
руководил их работой через связных. Началась новая глава в борьбе
подпольной комсомольской организации города Острова. Главный герой этой
главы - Мила Филиппова, по агентурной кличке Катя. Но тут нужен новый
большой рассказ.
Почти год продолжала свое
рискованное и важное дело мужественная группа. Провал обрушился на всех в
конце августа 1943 года. 9 сентября Мила Филиппова, Лева Судаков, Олег
Серебренников, Саша Митрофанов и сидевшая с ним в островской тюрьме
разведчица Зоя Круглова (Байгер) бесследно
исчезли.
Спустя несколько дней матери Олега
Серебренникова удалось уговорить знакомого ей русского канцеляриста в 822-й полевой комендатуре. Он показал Анастасии Ивановне подлинник приказа о
расстреле всех пятерых. Гитлеровцы вывезли их тайком и ночью убили на
опушке леса в нескольких километрах к западу от Острова. Семнадцать лет
искали островичи это место - и нашли. Эксперты установили подлинность
найденных останков.
Сейчас боевые товарищи Клавы
Назаровой покоятся рядом с нею на городском кладбище. Их именами названы
улицы, школы, пионерские дружины,
отряды.
Человек, совершивший подвиг, не
умирает.
Клава НАЗАРОВА
Новгород. 12 декабря 1947 года. Здание областного драматического театра. Заполненный до отказа и притихший зал.
Встать, суд идет, - нарушают тишину слова секретаря.
Судят фашистских преступников, бывших военнослужащих немецкой армии, которые в период с 1941 по 1944 год чинили зверские насилия над мирным населением Псковской и Новгородской областей.
Одетые разношерстно, небритые, на них нет былой спеси, выглядят они жалкими и даже где-то в глубине души могут вызвать оттенок сострадания, но лишь только обвинитель зачитывает досье палачей и приводит факты их «практической деятельности», как легкий гул пробегает по залу, нет-нет да и раздастся надрывный плач, когда услышат знакомую фамилию или название уже не существующей деревни, и тогда заблещут гневом и яростью глаза, хрустнут до боли сжимаемые суставы.
Они пытали и жгли, вешали и расстреливали, угоняли в неволю, стирали с лица земли села и города, не помышляя о расплате, но она пришла…
В этот день перед судом предстали комендант 882-й полевой комендатуры полковник Карл Зассе, начальник отделения этой же комендатуры лейтенант Бено Мейер и переводчик зонде-фюрер Александр Лантревиц, Из протокола заседания суда: «За два года, возглавляя комендатуру в г. Острове, Зассе лично участвовал в трех карательных экспедициях; по его приказам и при непосредственном участии сожжены 1122 населенных пункта, Угнаны в немецкую неволю 20 тысяч советских граждан, расстреляны - 516, повешены - 17, умерли от пыток - 47, сожжены заживо - 140 советских людей».
Вопрос обвинителя: «Вы приказали повесить Клаву Назарову?» Зассе крутнул головой и сделал движение, будто поправляет несуществующий стоячий воротничок, вдруг сдавивший горло, и глухо ответил: «Да. По инструкции из Берлина».
Даже сейчас, сидя на скамье подсудимых, он не мог понять, почему из целой вереницы безликих жертв: французов, чехов, поляков, русских - мужчин и женщин, - ему врезалась в память эта девчонка, с туго заплетенными косами, обыкновенным лицом, каких, может быть, десятки, сотни, тысячи в этой варварской стране, в которой по воле фюрера должен был восторжествовать «новый порядок». Но от взгляда ее огромных карих глаз, будто стрелявших в упор, и улыбки, в которой нетрудно было распознать издевку, ему становилось не по себе. И впервые за то время, когда Зассе назначили комендантом и наградили пятым Железным крестом (случай довольно-таки редкий) за особые услуги, оказанные фатерлянду, выдержка изменила ему, и он обрушился с кулаками на Клаву.
Довершал, как правило, дело, начатое шефом, мастер спецобработки Мейер. Но и после побоев хлыстом, свитым из телефонных проводов, вместо ожидаемого раскаяния с лица Назаровой не сходила все та же улыбка.
Вопрос судьи переводчику комендатуры Александру Лантревицу: «Вы участвовали в допросах Назаровой?» Ответ: «Да». Судья: «Следствие располагает неопровержимыми данными о том, что вы лично пытали Назарову». Лантревиц: «Я не понимал ее. Она была так молода, ей обещали жизнь…»
Да, Клава Назарова очень любила жизнь, родной город, в котором родилась и выросла, где прошли ее детство и юность. В статистической справке по Ленинградской области за 1939 год говорится: «г. Остров - районный центр в Псковском округе Ленинградской области, в 3 км от одноименной станции Октябрьской железной дороги, 27 км к востоку от латвийской границы, 12 тысяч жителей. Центр одного из старейших льноводческих районов Союза. Город освещается электричеством».
Сухие строки статистического отчета не передают красоты островского пейзажа. Причудливые зигзаги Великой, небольшой остров посредине реки с остатками старинных укреплений, поросших густой травой, величественные кроны тополей, склонившихся над водой, легкие и изящные формы цепного моста, деревянные дома с незатейливой резьбой на фронтонах и оконцах, теснящиеся по берегам маковки православных церквей с поблескивающими позолотой крестами, остроконечные башни костела и густые утренние туманы, скупое на тепло солнце.
Издавна жили в Острове Назаровы, простая, работящая семья.
В автобиографии Клава Назарова сообщает о себе: «Родилась в 1918 году в октябре месяце. Отец в то время батрачил у хозяина, мать - прислугой».
Но вихрь Октября вымел из страны помещиков и капиталистов, только вот не удалось вдоволь пожить при новой жизни Ивану Назарову. Осколок в груди, полученный на германской, свел его в могилу. Осталась Евдокия Федоровна одна с двумя дочерьми на руках. Себя не жалела, здоровье отдала, чтобы поставить их на ноги.
В 1926 году Клава поступила в школу № 3 города Острова. Училась увлеченно, много читала, любила стихи; ей не было равных в беге, она хорошо плавала, прочно держалась в седле, а зимой лихо каталась на снегурках. «Окончив 9 классов, - читаем в автобиографии Клавы Назаровой, - я полгода училась в 10-м классе, но не окончила, так как заболела мать, а я была самая старшая, сестренка училась в 5-м классе. Мне пришлось идти на работу».
О Клаве Назаровой в то время говорили: «Вот ведь безотцовщина, а глянь, какая девка выросла: здоровая и разумная». Слыша эти разговоры, Евдокия Федоровна замечала: «Сама по себе выросла и до работы и до учебы охочая, а что без отца - характер отцовский переняла, за словом в карман не полезет, да и за себя постоять может».
Поэтому и тянулись к ней мальчишки и девчонки, зная, что Клава никогда не откажет в поддержке, всегда придет в трудную минуту.
В пятом классе Клаву избрали звеньевой, в восьмом - она пионервожатая. Произошло это в 1933 году, и отныне вся ее жизнь будет связана с пионерией. Декабрьский пленум ЦК ВЛКСМ поставил задачу: «Лицом к пионеру и школьнику. Самодеятельность - основа работы. За планами видеть живого человека. Ликвидировать обезличку. Растить свое, детское «начальство». Повысить роль и ответственность вожатых».
Требованием и велением времени стала борьба за знания, за дисциплину. Страна возводила города, строила заводы и фабрики, прокладывала стальные магистрали, осваивала необжитые районы. «Сплошной лихорадке буден» нужны были не только горячие сердца, но и сильные, умелые руки, ясные и светлые умы, твердые большевистские характеры.
В 1938 году Клаву Назарову пригласили старшей пионервожатой в школу, которую она совсем недавно закончила. Время, когда она возглавляла пионерский коллектив, осталось в памяти учеников и педагогов как деятельное, творческое, веселое.
Талант организатора, умение за повседневными мелочами увидеть главное, опереться на актив, неиссякаемая выдумка - вот качества, которые наиболее ярко раскрылись в Клаве. И она сразу же стала настоящим вожаком пионерии. «Каких только игр не придумывала. Каких песен не знала! Как интересно рассказывала о комсомольцах гражданской войны, - вспоминает один из учителей Клавы. - Частенько после этих рассказов ребята с откровенной завистью вздыхали: «Эх, вот было время!»
Участие в массовом движении юных натуралистов, во всесоюзной экспедиции по изучению природы и истории родного края, создание кружков юных стрелков, санитаров, связистов, военно-спортивные игры - это лишь краткий перечень дел, которые увлекали старшую пионервожатую школы Назарову своей стремительностью, утоляли страстные желания быть полезной Родине.
…Война! По-разному узнавали о ней советские люди. Сводки Совинформбюро несли суровую и горькую правду. Клава услышала сообщение о вероломном нападении Германии на Советский Союз по дороге в пионерский лагерь, куда, как обычно, на лето выезжала школьная дружина. Первой мыслью было идти в военкомат, добиваться отправки на фронт. Она умеет стрелять, перевязывать раны, может работать на телеграфе. Но на все просьбы военком решительно отвечал: «Нет!» - и пообещал направить на курсы медсестер. Свое обещание он сдержал.
В один из последних дней июня Клаву вызвали в райком. С волнением она переступила порог кабинета первого секретаря. Алексей Алексеевич Тужиков, поздоровавшись, предупредил ее жестом:
Знаю, все знаю. Рвешься на фронт, У всех сейчас такое желание. Но кто-то ведь должен оставаться и в тылу. Дело нашел тебе по душе. Пойдешь замполитом роты в истребительный батальон. Верю - справишься.
Истребительный батальон был сформирован из комсомольцев города и нес охрану моста, железнодорожной станции, других городских объектов и готовился к боевым действиям. Располагался батальон в школе, где работала Клава. Возле подъезда стоял часовой, невысокого роста, щупловатый парень, с оспинками на лице. Клава была знакома с ним. Часто встречались в райкоме комсомола. Она сделала попытку пройти в здание, но парень решительно преградил путь и потребовал пропуск. И лишь убедившись, что он у нее есть, пропустил, произнеся: «Сама понимаешь, война».
Коридоры школы были заполнены партами, в классах на полу ровными рядами лежали матрацы, застеленные домашними одеялами всевозможных расцветок, стояли в козлах винтовки, со школьного двора доносились слова команд. В канцелярии она застала Александра Андреевича Коломийца, назначенного командиром батальона. Коломиец в финскую войну был офицером, но после тяжелого ранения демобилизовался из армии. Прочитав записку, которую протянула ему Клава, он произнес:
Очень хорошо, что тебя послали. Ведь тебя здесь все знают.
Коломийцу было легко работать с Клавой. Они понимали друг друга с полуслова, делали все, чтобы батальон превратился действительно в боевую единицу.
Фронт стремительно приближался к Острову. Все чаще в небе стали появляться немецкие самолеты, все более отчетливо слышалась канонада, а вскоре через город нестройными толпами потянулись беженцы, машины и подводы с ранеными.
Бойцы батальона вместе с горожанами рыли окопы и рвы, обезвреживали вражеских лазутчиков, патрулировали дороги.
В начале июля линия фронта одним из своих изгибов подошла к Острову. В одну из первых июльских ночей истребительный батальон подняли по тревоге и вывели за город к железнодорожной станции. Советской разведке стало известно, что немцы намереваются высадить в тыл отступающим частям Красной Армии десант.
Клава обходила цепь залегших бойцов, напряженно всматривавшихся в серое ночное небо. Внезапно раздался гул и появился самолет, от которого одна за другой отделились черные точки. Затем раскрылись купола парашютов. За первым самолетом появился второй, третий… Небо покрывалось все новыми и новыми куполами. Клава целилась и стреляла, от выстрелов и взрывов гудело в Ушах. Бой длился почти сутки. К комсомольцам присоединились отходившие воинские части. Враг наступал большими силами. На исходе оказались боеприпасы. Пришлось отступать. Клава пробиралась кустарником в место сбора и внезапно услышала чье-то дыхание и стон, а затем увидела лежавшего бойца, тщетно пытавшегося подняться с земли. Рана оказалась тяжелой. Разрезав штанину, Клава сделала первую в своей жизни настоящую перевязку, затем, взвалив раненого на себя, понесла его в город. Сдав бойца, Клава отправилась на поиски батальона, но оказалось, что он под натиском фашистов отошел далеко за город.
Утром в Остров вошли немцы. Клава была дома и видела из окна, как по улице прошла колонна машин, бронетранспортеров, мотоциклов и остановилась на городской площади. «Новый порядок» словно спрут проникал своими щупальцами во все городские уголки. В здании горсовета разместилась комендатура, школа была превращена в казарму, игровая площадка стала стоянкой тягачей со свастикой на бортах. На столбах появились объявления. Коммунистам и комсомольцам фашистские законы за неявку на регистрацию определяли только расстрел.
И в этой обстановке Клава решила действовать. Однажды на улице она встретила вездесущего проныру Петьку Свищева, которому сильно доставалось в школе за непоседливый характер. Но теперь это качество оказалось как нельзя кстати. Петька был буквально напичкан городскими новостями, пробирался к немцам, знал, где и какая часть у них располагается, сколько в ней танков, орудий, машин. Клава поручила выяснить, кто из комсомольцев остался в городе. Свое первое поручение Петька выполнил успешно, и уже вечером в маленькой уютной комнате Клавы появился Лева Судаков, один из бойцов истребительного батальона, друг детства. Они долго обсуждали каждую кандидатуру будущей подпольной организации и начали с создания ядра.
В его состав вошли: Лева Судаков, Мила Филиппова, Шура Иванова, Володя Алферов, Олег Дивинский, Олег Серебряков, Саша Митрофанов, Саша Козловский. Сразу же были намечены конкретные действия.
Фронт ушел далеко на восток, и город медленно погружался в гнетущую атмосферу неопределенности за будущее, которую усиленно подогревала фашистская пропаганда, трубившая о взятии Москвы, о скором падении Ленинграда, о том, что сопротивление Красной Армии сломлено и она никогда не оправится от нанесенных ей поражений. Разрушить ее, донести подлинную правду о положении на фронте стало наиважнейшей задачей организации. Сложность положения усугублялась полнейшим отсутствием газет, радио. И поэтому Клава очень дорожила номером «Правды» от 11 июля 1941 года, найденным случайно на окраине города. Она бережно хранила и не раз перечитывала его. Особенно запала в душу заметка Александра Фадеева. И хотя речь шла о партизанской войне, многое касалось в ней и подпольщиков. В заметке говорилось: «Партизанская война есть не только война силой оружия и не только отрядами. Это - война каждого двора, дома, куста, поголовная война всех мужчин и женщин, всего населения против насильников и грабителей, забравшихся на нашу родную землю. Эта война не знает и не должна знать пощады к врагу, ко всему тому, чем он владеет, ко всему, что может укрепить его силы».
Голос сражающейся Родины должны слышать островчане, так решили комсомольцы. Они переписывали листовки, разбрасываемые нашими самолетами, готовили свои тексты, призывали горожан оказывать сопротивление оккупантам. Тетрадные листки, появлявшиеся порой на самых видных местах, в том числе и на немецких объявлениях, стали темой повседневных разговоров горожан и вызывали бессильную ярость у гитлеровцев.
Успех выпуска листовок поднял настроение. У ребят появилась уверенность в себе и своих силах. Одновременно с распространением листовок подпольщики приступили к сбору оружия и боеприпасов. В городской больнице остались раненые красноармейцы, которых не успели эвакуировать из города при отступлении. Выздоравливающих ждал концлагерь, тяжело раненных - смерть. Судьба советских людей, волею обстоятельств попавших в плен, очень тревожила Клаву. Чтобы как-то помочь им, она через мать Олега Серебрякова проникла в больницу. Постепенно раненые прониклись доверием к заботливой и жизнерадостной сестричке. А вскоре Клава сообщила одному из раненых план побега, осуществить который при сильной охране больницы было делом сложным. И все же побег удался. Клава вела красноармейцев только ей известной дорогой: дворами, огородами на берег Великой, где ее ждал Лева Судаков. Он помог бойцам переодеться, раздал оружие.
Более пятидесяти красноармейцев спасли от неминуемой гибели островские комсомольцы.
Из соседних с Островом деревень поступали известия об успешных действиях партизан, о налетах и засадах, о ипущенных под откос эшелонах. Клава не раз слышала исступленные, испуганные вопли немцев: «Партизанен!» Одной из задач подпольщиков стало установить связь с партизанским отрядом, действовавшим в Сапшхинском лесу. Понадобился не один день поисков, прежде чем удалось это сделать. Облегчало выполнение задачи наличие надежных документов, которые удалось выкрасть из паспортного отдела комендатуры. И все же дорога в партизанский отряд была полна опасности. Клава первая прошла по ней.
В партизанском отряде Клаву внимательно выслушали и дали несколько ответственных заданий: собрать сведения о дислокации немецких частей, об их численности и вооружении, о расположении укрепленных пунктов, о воинских эшелонах, проходивших через железнодорожную станцию.
На обратном пути ее не раз останавливали немецкие патрули, обыскивали, проверяли содержимое плетеной корзины, предусмотрительно взятой с собой из дому, но никто не догадался проверить бумажные пробки, которыми были заткнуты бутыли с молоком. Они были сделаны из свежих номеров «Правды», присылаемой партизанам во воздуху с Большой земли. С тех пор цепочка город - лес - город действовала безотказно. Островские подпольщики твердо теперь знали, что они не одиноки в борьбе.
Несомненным успехом организации было похищение секретных документов. Сделала это небольшая и хрупкая Нина Бережито, работавшая в немецком штабе уборщицей. Однажды вечером Лева Судаков устроил короткое замыкание, а Нина, воспользовавшись темнотой, вынесла документы и передала их Клаве. Как впоследствии выяснилось, это был план окружения Ленинграда.
Повседневные заботы наложили отпечаток на Клаву. Она сильно исхудала, на волевом лице еще резче обозначились скулы и горящие задорным огнем глаза. Она бесстрашно шла в глухую ночь, встречалась с комсомольцами, давала задания и сама их выполняла. Одним из них было нарушение телефонной связи между мощной радиостанцией и Островом. Всякий раз после того, как фашисты восстанавливали повреждение, кабель оказывался вновь поврежденным. Не помогла и усиленная охрана.
В один из майских дней 1942 года в дверь квартиры, где жила Клава, постучали. Клава открыла. На пороге стояли двое незнакомых ей мужчин и улыбались. «Будто сердце мое чувствовало, что это были за гости», - вспоминала много позднее Евдокия Федоровна Назарова.
Гостями оказались спасенные Клавой красноармейцы. Они были посланы в тыл к немцам командованием фронта с заданием передавать все интересующие сведения по рации. Ежедневно, в определенное время, Большая земля слышала голос островских подпольщиков, а оттуда поступали сводки Совинформбюро, задание штаба фронта.
Большую помощь в работе подпольщиков оказывали их родители. Мать Клавы «стерегла» собрания комсомольцев. Евдокия Федоровна вспоминала: «Случалось мне иной раз у дверей на улице постоять, пока ребята там разговаривают, а то не ровен час немец или полицай нагрянет». Дом Козловских стал явочной квартирой, отец Дивинского помогал в сборе разведывательных данных. Он-то и предложил Клаве инсценировать нападение партизан на торфоразработки. Многие из рабочих готовы были уйти в лес и взяться за оружие, но опасения, что фашисты жестоко расправятся с семьями, удерживали от этого шага. Операция была разработана и проведена успешно. Подпольщики внезапно напали и разоружили охрану, затем связали мужчин веревками, посадили на телеги и под нарочито громкую ругань и выстрелы двинулись в лес. В результате этой операции партизаны получили дополнительные силы, а родственники ушедших были избавлены от возмездия карателей. Фашистам так и остался неизвестен истинный смысл этого нападения.
Еженедельно из Острова немцы отправляли в Германию десятки советских людей. Клава искала способ помешать угону в рабство, но в самом городе сделать это было практически невозможно. Тогда подпольщики решили организовать нападение на команды карателей, охранявших места, куда сгоняли людей. Одно из таких нападений было организовано подпольщиками в селе Симанском, причем Саше Козловскому и Ане Ивановой удалось прихватить с собой ящик с учетными карточками не только спасенных от неметчины, но и тех, кого ждала такая же участь.
Большинство подпольщиков «добросовестно» трудились на различных должностях в немецких учреждениях и на предприятиях, и лишь только Клава оставалась «безработной». И когда на одном из домов появилась выжженная солнцем фанерная вывеска, на которой фиолетовыми чернилами была выведена неровными буквами надпись: «Пошивочная мастерская мастерицы Семеновой», она решила устроиться туда на работу. Все предприятие состояло из хозяйки и двух ее дочерей, но Клаву взяли ученицей лишь после долгих уговоров - фирма должна иметь незапятнанную репутацию, а тут вдруг одна из работниц - активистка, комсомолка. И поэтому Семенова упрятала ее подальше от людского глаза.
Горожане приносили в мастерскую заказы на пальто, платья, блузки, перешивали старую одежду. Но с некоторых пор не стало отбоя от грошовых заказчиков. Таких хозяйка направляла к Клаве. Так она получила хорошую возможность встречаться с товарищами. Клава внимательно выслушивала их, запоминала сообщаемые сведения и только дома, оставшись наедине, обобщала все в сводку и передавала Саше Митрофанову, который доставлял ее радистам.
Особо важные задания Клава выполняла сама и делала это не из-за недоверия товарищам, но иной раз просто не хотела подвергать опасности других. Так было, когда партизанам понадобились сведения об укрепленных районах немцев в прифронтовой полосе. Более недели она высматривала и наблюдала, а затем, возвратившись, перенесла все виденное на бумагу. Планы были пересланы командованию фронта.
Шла осень 1942 года. Приближался праздник Октября. На одном из собраний было решено отправить письмо воинам Красной Армии. Текст долго обсуждали. В нем говорилось о делах подпольщиков, о решимости вести беспощадную борьбу с захватчиками. Переправить письмо через линию фронта взялся Саша Козловский, уже дважды проделавший этот опасный путь. Но на этот раз удача изменила. Под Делийском группа, в которую, кроме него, входили еще три человека, попала в засаду. Саша Козловский был убит в перестрелке, и письмо попало в руки немцев. Письмо, взятое у Козловского привело гестапо в Остров. Начались повальные аресты. Вечером 7 ноября арестовали Клаву. Следом за ней фашисты схватили Аню Иванову, Колю Михайлова и Костю Дмитриева. Гитлеровцам стало ясно, что в их руках находятся лишь немногие члены подпольной организации, и поэтому в первые дни пребывания Клавы и ее товарищей в тюрьме они пользовались относительной свободой. Им разрешили передачи, встречи с родными и друзьями. Но надежды гестаповцев на то, что кто-нибудь проговорится и ненароком выдаст оставшихся на свободе, не оправдались. Клава и ее друзья были начеку. Когда стало ясно, что этот прием не даст результатов, фашисты прибегли к проверенному методу - пыткам.
Клаву вызывали на допрос ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день и избивали с жестокой изощренностью. Но фашисты так ничего и не услышали от нее. Своей улыбкой и отказом выдать товарищей Клава доводила истязателей до бешенства. В один из дней она услышала за дверью знакомый голос. Это вели по коридору ее мать. Евдокию Федоровну поместили в соседней камере. Пожилой женщине пришлось испытать па себе все ужасы фашистского застенка, но она выдержала и ни единым словом не обмолвилась о подпольной деятельности Клавы.
Больше месяца продержали Клаву Назарову в тюрьме. За это время следствие по делу о подпольной организации продвинулось незначительно. Зассе торопили. Население должно знать, как расправляются оккупационные власти с непокорными, и он подписал приказ о казни подпольщиков, которая должна состояться 12 декабря 1942 года.
Было морозное декабрьское утро. На базарной площади толпился народ. На пригорке стояло деревянное сооружение в форме буквы П, наводившее на страшную мысль о его назначении. Когда торговля была в разгаре, на площади появились солдаты и полицаи и принялись сгонять народ к виселице, с которой свешивались четыре веревочные петли. Подъехал «оппель». Из машины вышли офицер и переводчик. Через несколько минут на площадь въехал фургон и остановился у виселицы. Двое солдат отбросили брезент, и взорам горожан предстали смертники. Раздался всеобщий тяжелый вздох, а затем послышался громкий плач. Люди узнали Клаву Назарову.
Офицер достал из кармана листок и принялся читать. Переводчик переводил: «За содействие коммунистам, партизанам и бандитам, за сопротивление новому порядку присуждаются к смертной казни через повешение…»
Клава пробежала взглядом по лицам и крикнула:
«Прощай, любимый город!» Два дюжих фашиста, словно стервятники, вцепились в нее, пытались закрыть рот, но она вырвалась и выкрикнула:
«Верьте, товарищи, наша армия придет!»
Тяжелые кулаки обрушились на Клаву, холодная веревочная петля охватила шею. Напрягая силы, она произнесла последние слова: «Да здравствует Советская власть! Победа будет за нами!»
Фашисты жестоко расправились и с остальными подпольщиками. В этот же день на площади были повешены Аня Иванова и двое советских солдат. В деревне Радобожа фашисты повесили ближайших помощников Клавы по подполью Костю Дмитриева и Колю Михайлова, а в селе Ногине родителей Саши Козловского.
Лишь на третий день немцы разрешили снять тело Клавы и похоронить. Весь город от мала до велика вышел на улицы, чтобы проводить Клаву Назарову в последний путь. Фашисты не посмели помешать этому проявлению всеобщей любви и скорби.
Ни смерть, ни казнь организатора и руководителя подпольщиков не смогли сломить их волю. Они поклялись отомстить за погибших и клятву свою сдержали.
21 июля 1944 года в результате Псковско-Островской операции Остров был освобожден войсками 3-го Прибалтийского фронта. Воины возложили венок на могилу верной дочери Отчизны Клавы Назаровой.
20 августа 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР «За выдающиеся заслуги в организации и руководстве подпольной организацией и за проявление личной отваги и геройства в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками» Клава Назарова была удостоена звания Героя Советского Союза посмертно.
Человеческая память. Она бережно сохранила образ несгибаемой подпольщицы, открытую, жизнерадостную улыбку, звонкий девичий голос. И кажется, будто и теперь он звучит под высокими сводами школы имени Ленина, где в одном из классов стоит ее парта, где руками школьных умельцев создан музей и бережно хранятся как бесценные реликвии ее фотографии и личные вещи.
О ней сложены легенды, ее имя носят пионерские дружины, улицы Острова и Пскова, ее подвиг воспет в стихах:
Горела земля под ногами
В тылу у фашистских солдат.
На лютую схватку с врагами
Вела возмужавших орлят.
О городе Острове славу
По свету она разнесла.
Навеки подпольщица Клава
На камень гранитный взошла»
Борис КОСТИН
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Алексей Иванович Мусатов
Клава Назарова
Часть первая
Голуби на крыше
Назаровы жили у реки, на Набережной улице.
Клава, её сестра Лёля и их мать Евдокия Фёдоровна занимали одну комнату во втором этаже коммунального дома.
Во дворе дома столпотворение сарайчиков, клетушек, пристроек. Между пристройками пятачки обработанной земли, грядки величиной с ладонь.
На крышах сарайчиков привольное царство мальчишек-голубятников: проволочные клетки, воркотня сизарей, посвист крыльев взмывающих в небо голубиных стай.
Витька Скворцов, худощавый, жилистый, смуглолицый подросток лет двенадцати, насладившись полётом голубей, впустил их в клетку и принялся пересчитывать.
– Что, недостача? – с тревогой спросил Витьку его приятель, вихрастый, босоногий Колька Суконцев. – Это всё Оська Бородуля приманивает. – И он кивнул в сторону Набережной улицы, где, окружённый садом, высился пятистенный, обшитый тёсом дом Бородулиных.
– Нет, все на месте, – ответил Витька, закончив подсчёт и влюблённо оглядывая своих питомцев. – Моих не соблазнишь… Они хозяина знают!..
– А вот Мишка вчера четырёх сизарей недосчитался, – сообщил Колька. – Этот Оська знаешь какой дошлый!.. Любого голубя переманить может.
– Так уж и любого…
Витя не очень-то поверил Кольке, но, кинув сердитый взгляд на дом Бородулиных, подумал, что Оська действительно ведёт себя нахально и без зазрения совести перехватывает чужих голубей. Надо будет поговорить с мальчишками и проучить этого Бородулю. Но легко сказать – проучить! Ребят на улице – раз-два и обчёлся. Одни уехали на лето в деревню, другие – в пионерский лагерь. А тех, кто остался в городе, пожалуй, и не соберёшь. Каждый занят своим делом, живёт сам по себе.
Вот только Клавка Назарова иногда ещё собирается вместе с подружками и что-то сообща с ними придумывает. Но с девчонками скучно.
Где-то вверху призывно заворковали голуби.
Витька с Колькой обернулись и задрали головы: на крыше дома, в котором жили Назаровы, стояла новенькая клетка с белыми голубями.
– Тоже мне голубятница! – усмехнулся Витя. – Развела птицу, а заниматься с ней не хочет.
– Клавка небось дрыхнет без задних ног, – заметил Колька. – Она вчера со своей компанией куда-то в поход ходила. Может, разбудим её?
– Как знаешь… мне всё равно, – с деланным равнодушием ответил Витька.
Колька подобрался поближе к комнате Назаровых и, сунув пальцы в рот, оглушительно свистнул. Из окна показалось заспанное лицо Клавы.
– Спишь, голубятница! – закричал Колька. – Тебя голуби заждались. Слышишь, как стонут?
– Ой, ребята, я сейчас! – смущённо забормотала Клава.
Через несколько минут она поднялась на чердак, вылезла через слуховое окно на крышу и занялась голубями: сменила им воду, насыпала пшена, хлебных крошек.
Витька ещё раз взглянул на Клавиных питомцев и презрительно махнул рукой.
– Почтовые голуби… то-сё, пято-десято. Нахвасталась только. А кто голубей тренировать будет? Они ведь зажиреют, если их на волю не выпускать. Вот увидишь, ничего у Клавки не получится…
– Это как сказать, – задумчиво сказал Колька. – Если Клава захочет… Ты слыхал, что она с девчонками какой-то тайный лагерь устроила?
– Это где? – встрепенулся Витя. – На острове, что ли, в камышах?
– Ага! А ты откуда про остров знаешь?
– Да так, говорил кто-то, – небрежно ответил Витя. – Делать девчонкам нечего… всякой чепухой занимаются.
Колька покачал головой.
– Нет, у них там интересно. Ты знаешь, я вчера на остров плавал… Всё высмотрел. Они там купаются, рыбу ловят, костёр жгут. Уху варят, картошку… Потом ещё Клавка всякие штуки придумывает.
– Какие штуки?
– На днях она такое устроила! Привела ночью девчонок на городское кладбище и заставила каждую пройти по нему в одиночку из одного конца в другой.
– Это ещё зачем? – удивился Витька.
– Для испытания храбрости. Чтобы узнать, трус ты или нет… А если кто из девчонок испугается с первого раза, так Клава посылает её на кладбище ещё раз и ещё… А потом они в разведчиков играют.
Витька молчал.
– Входи, если хочешь, – безучастно отозвался Витя. – А мне это ни к чему.
Колька с подозрением покосился на приятеля.
– Знаю, почему ты Клавки чураешься, знаю… Ты от неё взбучку получил – вот и дуешься, как индюк.
– Какую ещё взбучку?! – покраснев, прикрикнул Витька. – Чего ты болтаешь?
И как всё это получилось? Зимой в школе он был вожатым звена, считался у ребят за коновода, а вот наступило лето, и Витька как-то растерял всех своих приятелей. Зато вокруг Клавы Назаровой собралась целая компания девчонок с Набережной улицы, хотя она никогда не была ни вожатой звена, ни председателем совета отряда. Клавка самая рядовая пионерка, а девчонки почему-то тянутся к ней.
…Училась девочка хорошо, многое схватывала на лету, увлекалась книгами, но, несмотря на это, нередко доставляла учителям горькие минуты.
Вот идёт урок по математике, а Клава, положив на колени книгу о Гарибальди или о Спартаке, всецело поглощена чтением, и нет для неё сейчас никого на свете: ни учителя, ни классной доски, ни соседей по парте.
Целый день Клава готовит домашнее задание, чтобы завтра чётко и безукоризненно ответить урок. А на другой день в классе она становится свидетелем того, что преподаватель незаслуженно поставил одной из девочек двойку. Клава демонстративно отказывается отвечать и требует поставить ей тоже двойку.
Девочка не любила учить уроки в одиночку и всегда собирала вокруг себя группу одноклассников. На экзаменах она не успокаивалась до тех пор, пока последний ученик не выходил из класса.
А сейчас члены Клавиной команды почти каждый день бывают вместе, устроили какой-то лагерь на острове, постоянно что-то придумывают.
Она уже не раз приглашала в свою компанию и его, Витьку, но что ему за интерес водиться с девчонками, к тому же эта конфузная история с крапивой…
Всё началось с того, что Витька повздорил с конопатой Манькой Затевахиной и стукнул её раза два по загорбку. Затевахина бросилась с жалобой к Клавке. Хотя на занятиях по физкультуре Назарова и стояла на левом фланге, но у неё был решительный нрав, а когда нужно, и достаточно сильный кулак.
Вчера девчонки во главе с Клавкой встретили Витьку в детском парке, затащили его в глухую аллею и потребовали, чтобы он попросил у Затевахиной прощения. Витька гордо отказался. Тогда девчонки повалили его на землю и так настегали крапивой, что Витька пулей вылетел из парка.
А дома Витька обнаружил записку с незнакомым словом.
«Девчонок обижать не дадим, – прочёл он. – Летом настегаем крапивой, зимой закидаем снежками. Но если ты честен и смел, приходи к нам на Камышовый остров.
– Ты не знаешь, что такое дрохи? – неожиданно спросил Витька у приятеля.
– Дрохи? – переспросил Колька. – Я где-то читал. Это, кажется, птицы такие… в степи живут.
– Нет… то дрофы.
– Тогда, может, звери какие или рыбы… А зачем тебе?
– Да так… – отмахнулся Витька. – Привязалось откуда-то. Дрохи да дрохи…
Дрохи
Свесив голову с крыши сарайчика, Колька наблюдал за тем, что происходило во дворе Назаровых.
Тут одна за другой собирались девчонки.
Они рассаживались около дровяного сарайчика под старой дуплистой ивой. Вскоре с крыши спустилась Клава и поприветствовала подруг пионерским салютом. Потом о чём-то заговорила. Но слышно её было плохо.
– Вить, смотри, – позвал Колька приятеля. – У них не иначе, как сбор сегодня. Давай проберёмся поближе, послушаем.
Витька недовольно пожал плечом.
– Слушай, если охота! А я ещё сизарей малость погоняю.
Он открыл клетку и выпустил голубей на волю.
Во дворе появился худощавый большеголовый мальчишка.
– Видал?.. – Колька кивнул вниз. – И Мишка Осинкин с ними.
«Этому-то чего у девчонок надо? – недовольно подумал Витя. – А может, он тоже дрох этот самый? Пожалуй, и в самом деле стоит выследить Клавкину компанию».
– Ладно, послушаем, – согласился Витька.
Мальчишки ловко пробрались по крышам дряхлых сарайчиков и клетушек поближе к назаровскому двору и, прижавшись к тёплому ржавому железу, затаили дыхание.
Видимо, по давно заведённому порядку каждый из членов Клавкиной компании коротко сообщал, что он сделал за последние дни. Первой докладывала сама Клава. Позавчера в сумерки она с подружками крепко проучила задаваку Виктора Скворцова, который обидел Машу Затевахину.
Скворцов, как известно, парень не робкого десятка и сопротивлялся отчаянно, но они всё же одолели его.
Клава смущённо прикрыла рукой распухший нос. Колька лукаво покосился на приятеля.
– Ничего такого и не было, – забормотал тот, беспокойно заёрзав по крыше. – Просто налетели на одного, как сороки, и давай клевать. Ну, я им тоже всыпал по первое число.
– Тихо ты, слушай, – шёпотом перебил его Колька.
Вторым рапортовал Миша Осинкин.
Вчера он наловил с полкошёлки рыбы и положил её в погреб к красноармейке Самариной: пусть тётя Поля и её девчонки жарят на здоровье!
Маша Затевахина рассказала, как она вчера добрых полдня сражалась с козами. Нахалки и обжоры, они забрались в детский парк и бессовестно обгладывали молодые саженцы.
Маша трижды изгоняла коз из парка, измочалила об их спины не одну хворостину. Когда же козы снова пробрались через изгородь, Маша заперла их в сарай и держала там до прихода хозяек.
Когда дошла очередь до Вари Филатовой, она рассказала, что вчера целое утро следила за домом Матрёны Бородулиной. Действительно, у неё живёт какой-то мальчишка, не то родственник, не то приёмыш. Марфа берёт его с собой на базар торговать овощами и ягодами, заставляет работать на огороде.
– А кто он? Откуда? Как его зовут? – спросила Клава.
– Кажется, Борькой… А про всё остальное не знаю, – призналась Варя. Поговорить с мальчиком ей не удалось.
– А ещё разведчики! – сказала Клава. – Обещание давали всё видеть, всё слышать, а сами ничего не знаем. Нет, так не годится!
– А чего там знать? – заметил Мишка. – Мальчишка как мальчишка. Рыжий, пучеглазый… Весь в Бородулиных. Наверное, родня им. Он с Оськой уже чужих голубей приманивает. И насчёт рыбы тоже не промах…
– Да какая же родня, – возразила Варя, – если Борька каждое утро по тридцать вёдер воды на грядки таскает?!
– Сколько, сколько? – переспросила Клава.
– По тридцать… а то и больше. Сама считала. И на улицу его Бородулины не пускают.
– Ну вот что, – сказала Клава. – Мы сегодня же должны повидать его… И всё, всё выяснить… до последней капельки. Айда сейчас же к этим Бородулиным!
– Так там же Оська… разве он допустит? – робко заметила Маша Затевахина. – Задираться начнёт…
– Вон нас сколько! – усмехнулась Клава. – И крапивы на Оську хватит… Или мы уже больше не дрохи, а самые последние трусы?..
И пионеры всей гурьбой направились к дому Бородулиных.
– Слыхал? – Колька толкнул приятеля в бок. – Вот они, дрохи-то!
– А что это значит, ты понимаешь? – с досадой спросил Витька.
Колька покачал головой.
– Ну, может, игра такая. Или ещё что. – Он завистливо вздохнул. – А знаешь, Вить, они всё же смелые, хоть и девчонки!.. И дружные! Смотри, даже самого Бородулю не боятся…
– Это ещё как сказать, – буркнул Витька, возвращаясь к своей голубятне.
Но в душе он уже не очень спорил с Колькой.
Хорошо бы объединиться с девчонками да вместе проучить этого Бородулю! Проучить за всё: за разбитый нос, за перехваченную рыбу, за пропоротый футбольный мяч, за голубей!..
Витька спохватился. Он совсем забыл про своих питомцев, которые выписывали над крышами круг за кругом.
Витька открыл дверцу клетки и засвистел. Поблёскивая радужными грудками, сизари вернулись в своё жильё. Он пересчитал их и выругался: не хватало двух голубей – Трубача и Забияки.
К нему подбежал Колька.
– Я ж говорил тебе, говорил: это всё Оськина работа…
– Ну погоди же, Бородуля!.. Будет тебе выволочка.
– А знаешь что? – подсказал… вдруг Колька. – Пошли сейчас же к Бородулиным, пока там девчонки… И поговорим с ним.
Витька подумал, почесал в затылке, потом запер клетку с голубями.
– Пошли! – кивнул он.
В чужом саду
Перед окнами бородулинского дома раскинулась зелёная лужайка, посреди которой стоял новенький сруб, сиявший на солнце золотистыми брёвнами.
Клавкина компания забралась в сруб и через оконные проёмы стала наблюдать за домом Бородулиных, надеясь, что Борька вот-вот выйдет на улицу.
Но прошло пять минут, десять, а Борька не показывался.
– Давайте покличем его, – предложила Маша Затевахина.
– Нет, – сказала Варя. – Лучше давайте в лапту. Только кричите погромче.
Дрохи разбились на две партии и начали играть. Они так старательно кричали и визжали, что из домов то и дело выглядывали хозяйки и с недоумением покачивали головами.
Но Борька не появлялся.
– Может, его дома нет, а мы из кожи лезем, – сказал запыхавшийся от бега Мишка. – Или он в саду работает, не слышит нас.
Ребята огляделись. Впереди дома палисадник, потом высокий дощатый забор, справа к участку вплотную примыкает изгородь соседского сада, слева тянется узкий проулок.
Клава кинула взгляд на высокий тополь и шагнула к нему.
– Я заберусь, – опередил её Мишка.
Он проворно, как кошка, залез на дерево, несколько минут изучал сад и огород Бородулиных и, спустившись обратно, сообщил, что там, кроме Борьки, никого нет. Видимо, Матрёна с Оськой ушли на базар торговать ягодами.
– А что Борька делает? – спросила Варя.
– Грядки поливает.
– Опять, значит, воду таскает! – вздохнула Клава и, подумав, заявила: – Как хотите, а я, пожалуй, на участок заберусь со стороны оврага.
– Да что ты? – удивилась Маша Затевахина. – Бородулиных не знаешь?.. Поймают – такого ли дёру дадут!
– Так их же нет, Бородулиных… Я ведь не за ягодами, а в разведку. Мне бы только с Борькой повидаться.
– Всё равно не поверят. А потом у них в саду колючая проволока всюду натянута. И сигналы разные.
– А я ужом, по-пластунски.
Клава приказала дрохам в случае опасности подать ей сигнал, а сама юркнула в проулок.
Добежав до оврага, она огляделась по сторонам, примяла палкой густую крапиву, раздвинула жерди в изгороди и пролезла в сад. Осторожно пробралась сквозь заросли малинника, прижимаясь к росистой траве, подползла под колючую проволоку и оказалась у освещённого солнцем огорода. Грядки с помидорами, огурцами и редиской тянулись до самого двора. Они были ухожены, прополоты, помидоры привязаны к аккуратным белым колышкам.
«Вон тут сколько всякого! – с удивлением подумала Клава. – Как в совхозе… И зачем столько грядок на одну семью?»
Клава ещё раз окинула взглядом огород. Где же Борька?
Наконец в дальнем углу огорода около небольшого пруда, затянутого зелёной ряской, она заметила коренастого мальчишку лет десяти. Зачерпнув вёдрами воду, он направился к грядкам с помидорами.
Хоронясь за кустами малины, Клава неслышно поползла навстречу мальчишке. Борька шагал, ссутулившись и тяжело дыша. Вёдра оттягивали ему руки.
Подойдя к грядке, Борька опустил вёдра на землю и подул на ладони. Потом он перелил воду в лейку и принялся поливать помидоры.
Дырочки разбрызгивателя засорились, и вода вытекала медленно, еле приметными струйками.
Мальчишке, видимо, всё это до смерти надоело: он не стал переливать в лейку второе ведро и с размаху выплеснул воду на грядку. Отбросил пустое ведро в сторону и, задрав подол рубахи, вытер взмокший лоб.
– Вот и правильно! – невольно вырвалось у Клавы. – Хватит тебе надрываться!
– Кто здесь? Чего надо? – вскрикнул Борька, оборачиваясь на голос.
Клава поднялась из-за куста и шагнула к мальчику.
– Здравствуй, Боря! Тебя ведь Борькой зовут? Правда? А меня – Клавой…
– Ну, Борькой, – растерянно признался мальчик. – А ты откуда знаешь? – Он подозрительно оглядел девочку и покосился на бородулинский дом. – Ладно, зубы не заговаривай. Зачем сюда забралась? За клубникой?..
– Да нет… Я не за тем. Я к тебе от наших ребят, от пионеров. Познакомиться с тобой хотим… Ты почему на улицу гулять не выходишь?
– Некогда мне, – буркнул Борька, – дела тут всякие.
– А ты что, в батраки к Бородулиным нанялся? Сколько они платят тебе?
– Зачем в батраки? – обиделся Борька. – Они мне не чужие, Бородулины-то. Тётя Матрёна с моей мамкой – сёстры родные. Только мамка не Бородулина была а Капелюхина.
– А почему «была»? – осторожно спросила Клава.
– Похоронили её весной, – помолчав, глухо выговорил Борька. – А отец ещё раньше умер. Вот меня тётя Матрёна и взяла к себе.
Клава мельком оглядела мальчика. Заношенная синяя рубаха без ремня, на коленях штанов прореха, голова давно не стрижена, на шее косички рыжеватых волос, на лице грязные разводы, словно Борька с неделю не умывался, взгляд диковатый, насупленный.
– Чего ты словно беспризорник?.. – спросила Клава.
– Это я на работе такой. А так у меня всё есть: и рубаха новая и штаны. Тётка обещала и башмаки купить, – торопливо пояснил Борька и вдруг спохватился: – Ну ладно… Ты иди… мне ещё ягоды надо собирать… Три решета.
– Давай я тебе помогу, – предложила Клава.
– Нет, лучше уходи. А то ещё тётка с базара вернётся.
– Я немножко…
В четыре руки они принялись собирать клубнику.
– Ты ешь, не стесняйся, – сказал Борька, заметив, что девочка жадно поглядывает на соблазнительные ягоды. – Я-то уж сытый, оскомину набил.
Вскоре три решета были доверху наполнены ягодами.
Борька отыскал старый берестяной кузовок, наполнил его клубникой и протянул Клаве.
Девочка замахала руками: нет, нет, она совсем не за тем пришла сюда.
– Бери, бери, ребят угостишь… – Борька сунул ей в руки кузовок и кивнул на дом Бородулиных: – У них ягод много. Хватит и ещё останется.
– Та-ак! Очень даже похвально! – вдруг раздался насмешливый хрипловатый голос.
– Убегай скорее… тётка идёт! – вздрогнув, шепнул Борька.
Но было уже поздно: к ягодным грядкам подходила хозяйка дома. За ней следовал её сын Оська. Рослая, с круглым подбородком, закутанная не по погоде в тёплый платок, Матрёна швырнула в сторону пустую корзину из-под овощей, одной рукой цепко ухватила Борьку за шиворот, а другой вырвала у Клавы кузовок с ягодами.
– Это кто тебе дозволил всяких чужих-непрошеных в сад пускать? – обратилась она к племяннику. – Да ещё ягодами одаривать?..
Борька растерянно молчал.
– Я кого спрашиваю? – Тётка с силой тряхнула мальчика, но тот только покраснел и продолжал упрямо сопеть.
– Тётя Матрёна, вы ж задушите его! – взмолилась Клава, видя, как ворот рубахи врезался в Борькину шею.
– Ничто ему, нехристю!.. Ишь какую моду взял! Тётка из дому, а он все калитки настежь. Входи, кому не лень, пасись на чужом ягоднике!
– Да нет же, тётенька! – вырвалось у Клавы. – Борька тут ни при чём… Я здесь сама по себе… и не через калитку совсем…
– Это как то есть не через калитку? – насторожилась Матрёна, выпуская ворот Борькиной рубахи. – Значит, тайным путём забралась, через изгородь?.. На чужие ягоды польстилась?.. Ах ты воровка, тварь негодная! Оська, держи её!
Мать и сын схватили девочку за руки.
– Не смейте, пустите меня! – закричала Клава.
– Нет уж, – твердила Матрёна, – пусть вся улица увидит, какая ты до чужого добра охочая да падкая!
– Ничего я у вас не тронула… ни одной ягодки! – продолжала кричать Клава.
– Так уж и ни одной! – ухмыльнулась Матрёна. Она вдруг захватила из решета пригоршню клубники и прижала её к лицу девочки. Розовый сок окрасил Клаве губы, нос, щёки, подбородок, растёкся по шее, запятнал воротник платья.
– Вот теперь кричи, что ничего не воровала, кричи!.. А улика-то вот она! – захохотала Матрёна, волоча с Оськой девочку к калитке.
Клава извивалась всем телом, стараясь вырваться, пыталась даже укусить Оську за руку, но всё было бесполезно. Сейчас Бородулины вытащат Клаву на улицу, показывая всем встречным её лицо, измазанное ягодным соком.
От злости у Клавы из глаз брызнули слёзы. Что было делать? Где её друзья?
Но едва Бородулины вытащили Клаву на улицу, как под ноги им бросилось несколько девчонок. Матрёна выпустила Клавину руку и, словно куль с сеном, повалилась на землю.
В то же мгновение мальчишки прыгнули на Оську, сбили его с ног, и Клава почувствовала, что и другая рука у неё свободна.
– Беги! – крикнул ей один из мальчишек, и девочка узнала в нём Витьку Скворцова. Озорно блестя глазами, он сидел верхом на Оське Бородулине, которого прижимали к земле Колька с Мишкой, и брючным ремешком связывал его ноги.
Багровый от натуги Оська пытался сбросить с себя ребят и грозил им жестокой расправой.
Девчонки между тем втолкнули Оськину мать в огород, захлопнули калитку и припёрли её снаружи толстым колом.
Варя схватила Клаву за руку, и они побежали вдоль улицы.
Мальчишки дождались, когда девочки свернули в переулок, и, помахав Оське рукой, направились к реке.
– Имей в виду, Бородуля, – сказал ему на прощание Витька, – нас теперь целая компания. Всегда скрутим и одолеем.
Пыхтя и чертыхаясь, Оська принялся развязывать хитроумно затянутый на ногах ремешок.